Девушка вздохнула и осмотрелась.
Музыка смолкла, но Ассоль была еще во власти ее звонкого хора. Это впечатление постепенно ослабевало, затем стало воспоминанием и, наконец, просто усталостью. Она легла на траву, зевнула и, блаженно закрыв глаза, уснула — по-настоящему, крепким, как молодой орех, сном, без заботы и сновидений.
Но в середине пира внезапно он хмурился, уходил на полуслове;
музыка смолкала, огни потухали, и сконфуженные гости спешили разъехаться по домам.
Неточные совпадения
Мы еще были внизу, а колонна змеилась уже по лестнице, штыки сверкали на солнце,
музыка уходила вперед и играла все глуше и глуше. Скомандовали: «Левое плечо вперед!» — колонна сжалась, точно змей, в кольцо, потом растянулась и взяла направо;
музыка заиграла еще глуше, как будто вошла под свод, и вдруг
смолкла.
В эту минуту танцы прекратились,
смолкла и
музыка.
Музыка постепенно
смолкала, факелы исчезали за поворотом на Петровку, а народ все еще шел, шел к Малому театру, окруженному также толпами встречающих…
После долгого неистовства верного служаки
музыка и песни
смолкли, и толпа кабацких завсегдатаев медленно начала расходиться, потянувшись длинным хвостом к гавани.
Все
смолкло: и звон, и пение, и барабанный бой, и
музыка, и народный топот, и говор.
Действительно, увлеченные нашей беседой, мы и не заметили, как пролетело время, опустел зал,
смолкла музыка и совсем поредела толпа приглашенных. Воспитанницы подозрительно косились на нас… «Синявки» оживленно шушукались, время от времени бросая многозначительные взгляды в нашу сторону.
Вдали
смолкло, и опять по тихой улице поплыли широкие, царственные звуки. Лицо у Варвары Васильевны стало молодое и прекрасное, глаза светились. И Токарев почувствовал — это не
музыка приковала ее. В этой
музыке он, Токарев, из далекого прошлого говорил ей о любви и счастье, ее душа тянулась к нему, и его сердце горячо билось в ответ.
Музыка прекратилась. Варвара Васильевна быстро двинулась дальше.
Во второй год
музыка уже
смолкла во флигеле и юрист требовал в своих записках только классиков. В пятый год снова послышалась
музыка и узник попросил вина. Те, которые наблюдали за ним в окошко, говорили, что весь этот год он только ел, пил и лежал на постели, часто зевал, сердито разговаривал сам с собою. Книг он не читал. Иногда по ночам он садился писать, писал долго и под утро разрывал на клочки всё написанное. Слышали не раз, как он плакал.
Один такой случай я хорошо помню. Не знаю, почему вдруг
смолкла музыка наверху и наступила тишина, необычайная для этого времени; не знаю, не обратил внимания, вероятно, что делали гости, собравшись у стены, залитой светом елки. Помню только самого Нордена. Вероятно, он был пьян, потому что и борода его, и волосы были в беспорядке, и выражение лица у него было дикое и странное. Он стоял посередине комнаты и, потрясая кулаками, яростно вопил...